«Не бойся, только веруй»

Воровство на всех уровнях. От мелкого до метафизического.

 

Вы думали, что воровство — это когда хитрые злодеи расчетливо умыкают у других людей что-то дорогое и нужное? Вы думали, что воровство — это всегда попытка добыть то, чего не хватает для полного счастья? Придется вас разочаровать. Этот грех гораздо изощренней. Иногда ему вообще не нужно ничего чужого. Потому что главная его добыча — вы сами.

Дядя Коля в стране электродов

Как действует воровство на душу человека, я впервые ощутил лет в тринадцать. Вернее сказать, ощутил я это гораздо позже, спустя многие годы. Тогда, в детстве как раз наоборот — никаких чувств и переживаний не было. Был просто факт, который я до сих пор пытаюсь осмыслить и никак не могу сделать это в полной мере.

Был у меня друг Генка по прозвищу Морячок. Его семья жила в рабочем общежитии, где, как в песне поется, — «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная», да и та во дворе. А вот общая кладовка была в помещении. Такой маленький закуток в коридоре, сплошь состоявший из стенных шкафов, на которых висели большие навесные замки. Однажды мы вместе с Генкиным папой пошли туда за какой-то железкой для велосипеда. Папа снял замок и открыл дверь. Его шкаф почти весь был забит электродами для сварки. Пачки в заводской упаковке лежали на полках стройными рядами, словно в магазине или на складе.

Я спросил:

— Дядь Коль, ты сварщик?

Морячков папа удивленно посмотрел на меня:

— Я? Да ну, была охота глаза жечь. Это ж вредная работа. Не, я — водителем на погрузчике.

— А зачем тебе столько электродов?

— Как зачем? Я же в сварочном цехе работаю.

— Ну.

— Вот тебе и «ну». Что я еще могу оттуда вынести, кроме электродов?

— Ты их продаешь, да?

Дядя Коля радостно засмеялся:
— Ты, Сань, совсем бестолковый. Кто ж их у меня купит, когда полгорода на заводе работает? Кому надо будет — притащат сами, забесплатно. Да и чего ими варить-то, электродами этими?

Больше я его ни о чем не спрашивал.

Вообще, девиз «тащи с работы каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость» был тогда для множества людей негласной нормой. Никто особо не задумывался — зачем. Просто тащили и складывали дома. Авось пригодится.

Это было воровство, как сказал бы Пушкин, — бессмысленное и беспощадное. Когда человек крадет уже не из какой-либо корысти, а вообще непонятно ради чего. Спроси — зачем, он и ответить толком не сможет. Писатель Сергей Довлатов вспоминал, как один его интеллигентный знакомый украл на работе ведро цементного раствора. В дороге раствор, естественно, схватился и затвердел. Похититель выбросил окаменевшую глыбу неподалеку от собственного дома. Другой его знакомый украл огнетушитель. Третий — пюпитр из клуба самодеятельности. Никому из них эти вещи были не нужны. Довлатов считал, что такое бесцельное воровство носит метафизический характер.

И я полностью с ним согласен в этом определении.

Мне самому в студенческие годы довелось украсть разлапистый кактус из кабинета секретаря парткома. А мой сосед по комнате однажды притащил в общежитие огромные часы, которые он зачем-то снял со столба на улице. Был во всем этом какой-то кураж, который будоражил кровь, делал жизнь острой и непредсказуемой. Можно было бы счесть это лишь игрой, обычным озорством плохо воспитанной молодежи, если бы не одно обстоятельство: когда мы пришли в Церковь, все подобные «игры» тут же прекратились. Заповедь «не укради» отсекла их от нашей жизни раз и навсегда. А когда какие-то иррациональные действия прекращаются через исполнение Божьей заповеди, это верный признак того, что метафизика за ними стояла очень темная. И что скрывался в этой озорной темноте тот, кто еще в Эдемском саду учил людей не верить Богу и предлагал им разнообразить свою жизнь через вкушение запретного плода.

Злоключения Винни-Пуха

С Генкой Морячком мы вместе ходили на занятия в радиокружок. Паяли несложные схемы, рисовали в тетрадках устройство радиоламп и транзисторов. Ну и подворовывали детали по мелочи. Благо их там было навалом в буквальном смысле слова. Конденсаторы, резисторы, диоды и прочее полезное радиобарахло содержалось в больших ящиках без всякого учета. Если для схемы нужна была какая-то деталь, мы отыскивали ее в этих залежах, словно старатели на золотом прииске. А заодно прихватывали пару-тройку ненужных — домой, про запас.

Вот там, в радиокружке, и произошел случай, о котором я буду помнить, наверное, до конца жизни. Руководителем у нас был полный лысоватый мужчина по прозвищу Винни-Пух. Пока мы дымили паяльниками над каким-нибудь приемником или цветомузыкальной приставкой к магнитофону, Винни-Пух не спеша занимался своими взрос­лыми делами. Он работал в местном РОВД, налаживал там системы сигнализации во вневедомственной охране. И иногда приносил на занятия разные устройства, которые нуждались в ремонте.

В тот злополучный день он разбирал какой-то хитрый электроящик, напичканный одинаковыми съемными платами размером с два спичечных коробка. Видимо, чтобы не перепутать их порядок, Винни-Пух вынимал платы из устройства и сразу же аккуратным рядком раскладывал на первом ученическом столе. Думаю, это были прообразы будущих чипов.

Платы, словно диковинные жуки, сверкали черным лаком транзисторов. Я улучил момент, взял крайнюю в ряду и незаметным движением опустил ее за голенище сапога.

Пропажу Винни-Пух обнаружил уже после нашего ухода, когда стал устанавливать платы на место. Через пару дней мы пришли на очередное занятие, и я впервые увидел, как выглядит настоящее человеческое отчаяние. Винни Пух даже не просил отдать ему пропавшую плату. Он умолял нас об этом.

— Ребята… Ну пожалуйста… Я никого не буду наказывать, обещаю. Я… Я… Любые детали вам дам взамен, какие скажете. Хотите — магнитофон подарю тому, кто это сделал. Никому не скажу. Только верните!

Видно было, что приперло мужика всерьез. Купить такую же плату было негде, самому повторить заводскую сборку не получилось бы. А без пропавшей детали милицейское устройство работать отказывалось.

Я смотрел, как страдает и унижается взрос­лый человек, который не сделал мне ничего дурного. Хорошо помню, что в сердце не было даже малейшего сочувствия. Я просто сидел, смотрел на него, и мне было все равно. Что это за окаменение души, откуда взялась такая безжалостность в тринадцатилетнем пацане, никакими рациональными аргументами объяснить невозможно. Думаю, это была настоящая одержимость духом воровства, убивающим в человеке любое сочувствие к обкраденному.

Нет, понятно, что признаться в краже было делом опасным. Но ведь тайком-то подкинуть плату в какой-нибудь ящик с деталями я бы смог без всяких проблем. А вот поди ж ты, даже мысли такой не возникло тогда.

И валялась потом эта плата у меня дома много-много лет без всякого применения. Пока не потерялась во время очередного переезда. Вспоминать об этом случае я начал только после тридцати. И чем старше становился, тем печальней были эти воспоминания. Видимо, с возрастом я смог мысленно поставить себя на место несчастного Винни-Пуха.

К слову говоря, своей воровской радиодобычей я в тот же день похвастался перед Генкой Морячком. Друг полностью одобрил мой поступок. Спустя несколько лет он сядет в тюрьму за кражу бинокля в яхт-клубе. Потом будут еще три судимости за такие же нелепые преступления. В последний раз Морячка посадили за то, что он снял аккумулятор со сломанного автокрана, стоявшего на обочине. Ему тогда было уже под сорок.

У нашей мамы длинные руки

Возможно, кто-то сейчас подумает, что бессмысленное и беспощадное воровство подобного рода было свойственно лишь советским людям. Но увы… Знакомая рассказывала, как во время недавнего московского урагана на их машину упало дерево, смяло крышу и разбило заднее стекло. Пока они, услышав вой «сигналки», спускались с шестого этажа, какая-то проходящая мимо женщина с двумя маленькими детьми вытащила через разбитое окно большого плюшевого медведя, валявшегося сзади за спинками сидений. Вытащила и отдала своим детям. Соседка видела это в окно, рассказала потом хозяевам. Вот представьте себе только — ураган вокруг деревья валит, у тебя — двое мелких рядом, а ты на глазах у них лезешь в чужую машину за копеечной игрушкой. Пока хозяева не пришли.

Думаю, это будет похлеще, чем довлатовский цемент, дяди Колины электроды и мой кактус вместе взятые. И никакие объяснения тут уже ничего не объяснят. Не о чем тут говорить. Не про слова это уже.

Наверное, потому и дал нам Господь «не укради» именно как заповедь, как железное нерушимое правило, которое не подлежит обсуждению. Хочешь быть Божьим — исполняй. Не исполняешь — озоруй дальше с неведомыми до поры обитателями метафизической тьмы.

Все заповеди по сути лишь очерчивают границы нашей человечности, за которыми кончается уподобление Богу и начинается уподобление дьяволу. Заповеди охраняют в человеческой душе пространство, на котором способна расцвести наша любовь к Богу и к другим людям. Нарушишь хотя бы одну из них — и сразу же на этот залитый солнцем луг хлынет ледяное сатанинское безразличие, вымораживая все живое и превращая тебя в бессердечное существо. Способное, к примеру, равнодушно наблюдать за страданиями бедолаги, у которого ты только что украл абсолютно ненужную тебе вещь.

Журнал "Фома": Июль 2017 (171) №7

 

Назад к списку